Любимец женщин, обаятельнейший пройдоха Артурчик из сериала про Буржуя, Дима Шевченко не жалует жриц древнейшей профессии, избегает многолюдных тусовок и... больше всего боится одиночества.

Так уж повелось, что люди с фамилией Шевченко становятся национальной гордостью Украины. Но, как известно, большое видится на расстоянии. И это расстояние — повод для особой любви. Дмитрий, темпераментный южанин, отзы­вавшийся в своем одесском детстве на прозвище «Шева», давно и успешно форсирует московские кольца. И все же с экс-ведущим «Медового месяца» мы встретились в Киеве, в арт-клубе «44» — в столицу Украины его привели таинственные личные дела.

Как у большинства талантливых людей, в характере Димы внешняя неприступность сочетается с внутренней ранимостью. Он весьма осторожно говорит о личной жизни и всегда внима­тельно вычитывает свои интервью перед публикацией.

— Дима, у вас был негативный опыт общения с журналистами?

— Да. Мне приходилось читать опусы, в которых сказанные мной фразы были надерганы абсолютно вне контекста — эдакая вольная фантазия авторов материала, отнюдь не безобидная. Легенды и фальсификация — издержки популярности, которых еще ни одной звезде не удалось избежать. Как-никак не каждого приглашают сни­маться в голливудский блокбастер Тэйлора Хэкворда!

— Интересно, какой распорядок дня у востребованного актера?

— Появившись дома после гаст­ролей или съемок, первым делом я прослушиваю автоответчик. Полсуток отсыпаюсь, после чего звоню агенту (я — клиент актерского агентства «Макс», старейшего и крупнейшего в СНГ) и приезжаю на Мосфильм, чтобы решить с ним текущие дела. Это может быть решение финансовых вопросов, согласование графиков, покупка билетов, переговоры с продюсерами и т. д. и т. п. Всем этим занимается агент, избавляя меня от массы поводов для головной боли. Мне же остается только участвовать в огромном количестве кастингов и, собственно, сниматься. Вдоволь на­бегавшись по Мосфильму, либо уезжаю домой читать новые сценарии и готовиться к новой работе, либо еду к кому-то из друзей... Ну а там — сами понимаете...

— Понимаю — светская жизнь зовет. Недаром в свое время вы, подающий надежды выпуск­ник Одесского политеха, отказались от экономической карьеры, рискнув штурмовать театральный институт в Питере...

— Да, это было. Более того, я дол­жен был стать продолжателем экономической династии. Дед и большинство моих родственников — экономисты. Еще до перестройки, в 1986 году, мы вместе с дедом издали монографию. Не­которое время во время учебы в театральном институте мне доставляло удовольствие раздаривать экземпляры этой монографии девушкам. Кстати, дед, которому 90 лет, до сих пор поглощен своей наукой. Конечно, сил преподавать у него уже нет, но он по-прежнему ведет аспирантов в Одесском отделении Института экономики Академии наук Украины.

— Обычно люди советской закалки с трудом вписываются в новые реалии. Как это удалось вашему дедушке?

— Дело в том, что он всегда зани­мался отраслями науки, жестко не привязанными ни к какому социальному строю. Тем не менее, будучи весьма успешным в своей области (он в разное время был членкором АН Украины, заведовал кафедрой в Одесском политехе, председательствовал в Европейской комиссии по радиоэлектронике и робототехнике), дед совершенно не адаптирован к жизненным реалиям. Классический ученый, он, когда все покупали доллары, продолжал класть деньги в сберкассу Благодаря чему успешно прогорали его большущие гонорары. С ним нянчится моя мама. Она посвятила жизнь служению своему отцу.

— Простите, а... вашему отцу?

— С отцом мы не живем со вре­мен моего очень раннего наивно­го детства. Сейчас я и не помню, с каких это времен. У него другая семья, и не первая другая семья. Я не видел его довольно давно, но в детстве редкие встречи с отцом дали мне очень много. Он — человек, близкий к природе. Таскал меня в горы, научил кататься на беговых и слаломных лыжах. Мы ходили на байдарке по горным речкам, были в экспедициях, сплавлялись на плотах...

— Отец не объяснял, почему их от­ношения с мамой не сложились?

— Нет. Думаю, была любовь, и любовь кончилась. Осталось уважение. На момент встречи с моим отцом мама, дочка влиятельного ученого, девочка из интеллигентной семьи, была студенткой филфака. Как многим детям из подобных семей, ей хотелось вырваться из-под родительской опеки. Захотелось свободы, острых ощущений. Однажды на улице она встретила простого паренька с сигаретой и попросила у него закурить. Вот, собственно, и вся история. Насколько я понимаю, у них все развивалось очень бурно — любовь и обучение курению, — а вскоре появился я. И мама бросила курить..

— Считается, что отсутствие отца в семье мальчики переживают особенно болезненно...

— Не думаю, что я так уж сильно страдал. Скорее, эта проблема беспокоила отца. Он знал, что мама меня балует, а рядом нет сильного мужика, который бы твердой рукой корректировал издержки женского воспитания. Однажды, где-то в подростковом возрасте, я услышал от него фразу, которую помню до сих пор. «Рыжик, нехорошо растешь».

— Для этой фразы были какие-то серьезные основания?

— Да, были. Я учился в самой хулиганской школе района, где самоутверждение за счет физиче­ской силы было обычным делом. Со сверстниками мне было неин­тересно, я общался с ребятами постарше Во времена нашей бездуховной юности, кроме обычных глупостей, вроде кулачных боев за лидерство и игр в мафию, было кое-что еще... Что я буду вам рассказывать о наркотиках, кото­рые тогда уже были в школе, а наркомании в стране не было; об игре в карты на деньги... Самым невинным времяпрепровождением в 9-10 классе были посиделки в доме кого-то из ребят нашей компании, где мы попивали сухое вино (в соответствии с традициями южан) и курили травку...

— Как же получилось, что дедушка, занимающий такие элитарные посты, отдал единственного внука в школу с дурной репутацией?

— Дед всегда был поглощен наукой и порой не помнил, в каком классе я учусь. А школа эта просто находилась ближе всех других к моему дому. Непредусмотрительно туда меня отправив, мама с дедом потом отчаянно пытались вытащить обратно. Но попытки переманить меня в спецшколы с английским, математическим, литературным уклоном не проходили — слишком привлекательным мне казался тогдашний круг общения...

— А может, вы боялись оказаться не на высоте по части владения школьной программой?

— Должен признаться, что двоечника из меня не вышло. Учился я всегда хорошо, хотя и спонтанно. Если кого-то заставляли читать, то меня нужно было ограничивать. И я льщу себе тем, что все-таки отличался от товарищей по тусовке. Окончив школу, с облегчением и радостью ушел в политех, в новый круг общения, раз и навсегда закрыв хулиганскую страницу своей жизни. На выбор экономического вуза, понятное дело, повлиял дед.

— А при каких обстоятельствах в вас проснулась любовь к лицедейству?

— Вероятно, это мамины гены. До того как стать филологом, она профессионально занималась балетом, однако плохое зрение помешало ей реализоваться в искусстве. К тому же простор для развития актерской наблюдательности давала публика, посещавшая наш дом. Круг общения мамы составляли люди из творческой среды. А дед вечно был окружен аспирантами, которые его демонстративно обожали. Такие сторонние наблюдения помогают составить весьма недвусмысленное впечатление об органике человеческих отношений.

Поступив в политех, я стал участником студенческого театра эстрадных миниатюр, участвовал в одесских Юморинах, был капитаном команды КВН инженерно-экономического факультета. А в 1986 году, даже не успев забрать диплом из деканата, рванул в Питер — поступать в театральный. И... поступил!

— И снова двоечника из вас не вышло... В вашем «послужном списке» — несколько десятков фильмов. Скажите, а кто из признанных мэтров, у которых вы еще не снимались, кажется вам близким по духу?

— Что толку, если я вам скажу, что хотел бы работать с Мартином Скорсезе или Вуди Алленом? Я не гадаю и не мечтаю о режиссере, который меня пригласит в очередную картину. Я знаю, что каждый раз, встречаясь с новым человеком, ты попадаешь в совершенно особую ситуацию.

— На съемках «Буржуя-2» вы на­стояли на том, чтобы некоторые сцены с вашим участием были переписаны. Это была принципиальная позиция?

— Да, но тут особой моей заслуги нет — необходимость этих изменений была очевидна. Мы переговорили с продюсерами, они дали нам с режиссером Анатоли­ем Николаевичем Матешко карт-бланш, и в заданных рам­ках мы могли спокойно импро­визировать. В противном случае я бы отказался от съемок.

— Когда сутенер Артур стал все­общим кумиром, барышни лег­кого поведения не пытались посягнуть на вашу честь?

— На честь мужчины посягнуть не так-то просто. Ну а если говорить о проститутках (я ведь правильно понял ваш вопрос?), да, бывало такое, что предлагали себя бесплатно. В ответ — не хамил, но и не поддавался искушению.

— Я вам не скажу за всю Одессу, но кое-кто уверяет, что в своей хулиганской юности вы раздавали девчонкам тумаки. За что бедняжкам доставалось?

— За то, что они красивые!

— Ничего не скажешь, беспроиг­рышный способ привлечь к себе дамское внимание.

— Согласен, несколько сомнительный. Но что поделаешь, в те времена (впрочем, как и сейчас) я был совсем не искушен в любовной интриге.

— Не прибедняйтесь. Есть большое подозрение, что ваши «недобитые» школьные симпатии несколько позднее таки отве­чали вам взаимностью...

— Оставим мое темное школьное прошлое. Вот от моего отца, энергетика по профессии, женщины всегда почему-то просто млели.

— Наследственность, однако... Ваш первый брак распался несколько лет назад...

— Не думаю, что это повод для подробностей. Мы уже 5 лет в разводе. Моя бывшая жена (бале­рина в прошлом), как и я, сейчас живет в Москве и, кажется, замужем. Кажется, имеет ребенка Кажется, мальчика. Так сложилось, что жизнь больше ни разу не свела нас вместе.

— Учитывая прошлый неудачный семейный опыт, каких ошибок вы будете избегать в общении с любимой женщиной?

— Я никогда не буду ее переделы­вать. Это я знаю точно.

— Что для вас женский идеал? Ин­теллект, внешность, душевность — что вы ищете в подруге?

— Вы представляете себе, как скучно иметь дело с идеалом? Я не ищу идеал, если вообще что-то ищу. Ну допустим, скажу я вам сейчас, что мне нравятся блондинки. Блондинок очень много, но единственной пока нет. А по поводу интеллекта — вы же знаете мнение мужчин отно­сительно женского ума. На са­мом деле, конечно, дело не в идеале. Ведь любовь — такая забавная штука не ждешь, а она тебя пыльным мешком из-за угла...

— И часто вас так, мешком?

— Вобщем-то стараюсь избегать глухих закоулков.

— Ну да, ходите по главной улице с оркестром?

— Ну что вы, езжу в роскошных черных лимузинах с затемненными стеклами!

— Ну а если серьезно, какой мас­ти железного коня предпочитаете? И давно ли приручили?

— Не так чтобы давно. Сейчас я езжу на скромной 316-й бээмвэшке. Машинка не мощная, но если немного разогнать...

— Многих обогнали на повороте?

— Лихачу только тогда, когда уверен, что ценой моего азарта не станет чья-то жизнь.

— Что вы считаете своим самым большим недостатком и, соот­ветственно, достоинством?

— Я ленив, очень. А самое большое достоинство — я умею чувствовать. Настолько хорошо, что зарабатываю этим деньги. 

— Я полагаю, вы уже миллионер?

— Я же не был ведущим ток-шоу «Как стать миллионером», а вел всего-навсего «Медовый месяц».

— Но в ваших руках было иное богатство — умница и красавица Снежана Егорова. Надеюсь, вы не упустили его из рук?

— Если я скажу, что упустил, вы же не поверите. И будете правы. Поэтому я скажу правду — наш «медовый месяц» длился год. Благодаря Снежане я обрел здесь удивительных друзей, а Киев стал мне родным. И хотя меня более не связывают с вашим городом деловые обязательства, есть то, ради чего мне хочется снова и снова сюда приезжать.

— Наверняка у этого «то» есть женское имя... Если так, то впо­ру обзаводиться в Киеве собственным жильем! Кстати, как насчет сделать что-то в доме своими руками?

— А что, вам что-то нужно?

— Готовы помочь?

— Ну как бы да.

— Ловлю на слове. Но хватит ли силенок? Со спортом дружите?

— В школе я занимался спортивным пятиборьем, а будучи студентом, три года баловался стрельбой из лука. Был даже кандидатом в мастера спорта. К сожалению, последний год я недоволен своей формой — просто не хватает времени на занятия.

— Умеете ли вы отдыхать? Присутствие на тусовках вас на­прягает или расслабляет?

— Чем немноголюднее тусовка, чем меньше там посторонних лю­дей, тем лучше я там себя чувствую. Я люблю маленькие теплые компании, со всеми вытекающими из этого последствиями.

— Интересно, какие последствия могут «вытечь» оттуда?

— Они могут быть непредсказуе­мыми, но если компания действительно теплая, то наутро никогда не будет болеть голова.

— М-да... Не болит голова у дятла... Ваш любимый фильм детства?

— Два фильма были в моем детст­ве безумно популярны — «Семна­дцать мгновений весны» и «Четыре танкиста и собака». Обая­ние героев было так велико, что мы рисовали аусвайсы и привет­ствовали друг друга фашистским «хайлем». При этом мы все были штирлицами, своими. Вот она, сила кино! А «Четыре танкиста»! Под впечатлением от игры польских актеров я купил книжку «Чотири панцирники i пес» и прочел ее от корки до корки. На украинском языке! В жизни всегда есть место подвигу!

— Есть ли такая книга, от которой вам хочется жить?

— «Мастер и Маргарита». Про­глотив в пятом классе этот роман, я был поражен до глубины души. Это было то, что мне снилось.

— Кстати, что с кинофильмом «Мастер и Маргарита», в кото­ром вы пробовались на роль поэта Бездомного?

— Пока все заглохло. Как всегда, видимо, над этой затеей витает тень Воланда. А ведь режиссер Владимир Бортко, рационалист, смеялся — мол, это все ерунда.

— Стало быть, вы относитесь к мистике с пиететом... А часто вас мучает страх поражения?

— Часто. Но я с ним никак не борюсь — отдаюсь всецело, как волне. Авось куда-нибудь вынесет.

— Чего вы боитесь больше всего на свете?

— Так и остаться в одиночестве.